Светлые крылья для темного стража - Страница 39

– Почему?

– Вам правду или как?

– Начните с правды. Если будет «или как», я сразу почувствую! – заверила его ведьма.

– От повара ушла девушка и увела с собой его собаку. Повар страдает без собаки и пришел на работу пьяный. Так что, будете искать другое заведение или предпочитаете и дальше ломать зубочистки? – Официант с неподдельным интересом наблюдал за руками Улиты.

Улита хотела возмутиться и покачать моральным насосом права потребителя, но обнаружила, что действительно разломала с десяток зубочисток и сложила их горкой.

– Тьфу! Я и не знала! – сказала она.

– Бывает. Лучше зубочистки, чем мебель… – великодушно сказал официант, пристальнейшим образом разглядывая Улиту.

– Чего вы на меня уставились, как профессиональный ныряльщик на детскую ванночку? – буркнула ведьма.

На круглой как блин физиономии официанта прорезалась улыбка.

– Вы меня не помните? Мы же встречались! – воскликнул он.

– Я многих не помню. По статистике, москвич, проехав в метро на работу и обратно, видит где-то сорок тысяч человек. Неудивительно, что к концу дня они малость путаются в памяти, – отбрила его Улита.

Она почему-то решила, что официант к ней клеится, и решила поставить его на место.

– Я Эдя Хаврон, дядя Мефодия, – немного обиженно сказал мужчина.

Улита присмотрелась и, узнав, обрадовалась. Сам собой подскочивший стул толкнул Эдю сзади под колени.

– О, привет! Посиди со мной! А как Зозо? – спросила Улита, прежде часто слышавшая от Мефа о его матери.

Эдя на миг задумался. Сообщать чужому человеку о бесконечных проблемах сестры не хотелось. Посторонним людям нужны не столько события, сколько краткий и емкий ответ.

– Нормально. Зоя уникальная женщина! Умеет создавать праздник из ничего. Ботинки себе какие-нибудь купит или закат красивый увидит – и уже праздник, даже если остальное все погано. С ней рядом радостно. Она не какая-нибудь хмыриха, которой весь мир обязан, потому что у нее сумочку в трамвае порезали, – сказал Хаврон.

Проболтав с Улитой минут десять, Эдя проникся к ней внеслужебной симпатией. Вспомнив, что ее до сих пор не накормили, он резво вспорхнул и умчался. Слышно было, как он на кого-то орет в кухне, а кто-то орет на него. Орали, впрочем, на показуху, явно получая от этого обоюдное удовольствие. Улита сама была специалистка по крику и умела улавливать нюансы.

Вскоре, когда стараниями Эди Улита уже пила горячий шоколад, в бывшее бомбоубежище просунулась голова очередного посетителя. На минуту новоприбывший сусликом замер у порога, кого-то высматривая, а затем решительно направился к Эде и Улите. Он еще только начинал петлять между кучно расставленными столиками, а Улита уже опытным глазом просекла все его достоинства и недостатки.

– Кто этот античный бог с головой пастушка, которого пнула лошадь? – спросила она. Кажется, он тебя знает!

Эдя поднял голову.

– О! Это Грошиков! Бывший мойщик посуды, дамский угодник, гений впаривания отверток с фонариками, а теперь и скромный рокфеллер туманных занятий. Ну и отчасти мой хороший приятель.

– Почему отчасти? – быстро уточнила Улита.

– Потому что в последний раз он меня сильно грузанул, – сказал Хаврон, вспоминая о трех каплях крови и загадочном гуру.

Больше он ничего добавить не успел. Подбежавший Грошиков с преувеличенным радушием принялся мять ему ладонь. Проделывалось это тем чрезмерно бравурным движением, которым женатый мужчина, впервые в жизни поехавший в командировку, полощет в раковине гостиницы свои носки.

– Вот ты, оказывается, где! И девушки какие красивые тут работают! – вскрикнул Грошиков, косясь на Улиту с лихостью разбитого радикулитом гусара.

Ведьма с интересом подняла брови. Она любила, когда ее замечают.

– Они здесь пока не работают, – поправил Хаврон.

– Да? А как их хотя бы зовут? – спросил Грошиков, продолжая придерживаться множественного числа.

– У вас что, в глазах двоится, молодой человек? Их зовут Улитами! И правую, и левую! – не выдержала ведьма.

Проглотив моральную оплеуху, как тюлень рыбку, Грошиков кинулся целовать ей руку. Ведьма задумчиво разглядывала его, и лишь когда пальцам стало совсем влажно, выдернула ладонь.

– А ты, однако, дружбан, времени даром не теряешь! А что думает метрдотель? – заявил Грошиков, задиристо обращаясь к Эде.

– По поводу чего?

– Официанты нагло подсаживаются к девушкам!

– Эй, брюнетик! – крикнул Хаврон, не поворачивая головы.

Улиту оглушило.

– Чего ты орешь, как потерпевший? – недовольно спросила она.

Из подсобки высунулся длиннолицый парень с плоскогубцами. Причина, по которой Эдя называл парня брюнетиком, была туманна, поскольку парень сбрил себе не только все волосы, но даже и брови.

– Ну чего тебе?

– Брюнетик, что ты думаешь по поводу того, что я нагло подсаживаюсь к девушкам?

– Отвали! – сказал парень и скрылся.

– Метрдотель не думает ничего! – резюмировал Эдя.

Грошиков отважно придвинулся к Улите и, встречая с ее стороны лишь поощрение, принялся клеиться. Подобно всем людям, когда-либо занимавшимся агентской торговлей, Грошиков говорил быстро, убедительно и с чудовищной скоростью.

Всякий слабовольный человек к концу второй минуты такого напора говорил «да, да, да» и покупал что угодно, только чтобы от него отстали.

Хаврон, предпочитавший говорить медленно и лениво, как сытый кот, оказался в тени. Хотя он и не претендовал на особое внимание Улиты. Ему то и дело приходилось вставать и подходить то к одному, то к другому посетителю.

Улита, которой хотелось сквитаться с Эссиорхом, забавы ради поощряла старания Грошикова всеми доступными опытной ведьме средствами. Она то улыбалась, то едва заметно придвигалась к нему, то быстро и кокетливо касалась его руки и даже чуть царапала ее ногтем.