– Я с тобой, – сказала она.
– Как хочешь, – ответил Меф. Почувствовал, что Даф немного обиделась, и уточнил: – Я хотел сказать: если ты, конечно, хочешь…
Чимоданов с любопытством уставился на вещи, которые Даф стопками начала раскладывать на диване.
– Куда собрались-то? – спросил он тоном великого инквизитора, который обнаружил под подушкой у заключенного напильник.
– У меня чемоданное настроение, – сказала Даф.
Петруччо дернулся, точно его ткнули в нос.
– «Че», а не «чи», – подчеркнула Даф, правильно поняв причину этого движения.
Меф привычно присел под лесами, пропуская над головой железку с торчащим болтом, о который за эти годы раз десять пытался пробить череп, пока не научился наклоняться. Спилить болт или расплавить его взглядом было делом двух минут, однако Меф был истинный сын Зозо и не искал легких путей. Его даже забавляло, что на болт за минувшие годы сгоряча было наложено столько проклятий, что в темноте он светился как радиоактивный.
– Ну что, мы идем или как? – запыхтел им в спину Чимоданов, у которого всегда в последнюю секунду начинался спешливый трясунчик.
Дафна неприязненно покосилась на опознающую руну мрака, сердито мигнувшую на нее красной каракатицей, и вошла.
Приемная мрака встретила их непривычным гвалтом.
Возле Наты, которая и не думала спать, хотя уже рассветало, крутилось несколько суккубов. Меф видел их и прежде, когда продлевал им регистрацию. Кажется, они ошивались при каком-то молодежном шоу на телевидении, где и улавливали эйдосы.
Один – сонный блондин, состроченный пополам с тощеватой жилистой брюнеткой – почти повис на Нате. Касался ее напудренной губкой, что-то маскировал, качал головой и отскакивал, как художник от мольберта, чтобы бросить взгляд издали.
Другой суккуб – рыхлый и зевающий – устанавливал на штатив видеокамеру. Третий – наполовину лысый, как Сократ, наполовину лохматый, как рок-звезда – начальствовал над остальными. Скучая, он глубокомысленно созерцал собственные ноги, точно размышлял, где он мог прежде с ними встречаться? Четвертый возился со звуком и, успешно имитируя отсутствующую застенчивость, просил у Наты разрешения продеть ей под блузку микрофон. Продел, расправил проводок и остался доволен.
– Готово! Проверяем! Скажите что-нибудь! – потребовал суккуб-звукооператор.
– Ты идиот, болван и тупица! – сказала Ната.
Суккуб не обиделся.
– Отлично, лапочка! Просто отлично! Только не касайся микрофона подбородком! Головку чуть повыше! Ну-ка еще разик! – попросил он.
– Пошляк, хам и посредственность!
– Чудесно! И помни про головочку! – одобрил суккуб.
– Ну, скоро там? – нетерпеливо крикнул начальствующий суккуб.
– Секунду! – Суккуб с губкой коснулся Наты в последний раз и отпрыгнул кузнечиком. – Проверка! Поехали!
Вихрова сделала шаг к зеркалу, в котором, размахивая руками и пытаясь поймать ее взгляд, прыгал молоденький офицерик. К камере она предусмотрительно держалась вполоборота.
– Привет! Я Наташа! Это послание для того единственного, кто меня любит. Жду тебя завтра в двенадцать часов у памятника Пушкину! Приходи!
Ната еще раз улыбнулась, помахала рукой и отступила назад.
– Ну как? – спросила она.
Начальствующий суккуб поморщился.
– Плохо! Не надо улыбаться! – заявил он. – Похмурее… помрачнее… Шепелявь! Глупо хихикай! Ковыряй в носу! Пускай слюни на подбородок! Не старайся нравиться! Старайся активно не нравиться!
Ната надулась. Перспектива пускать на подбородок слюни привлекала ее мало.
– Это еще зачем?
– Подумай сама! Мы будем крутить ролик трижды в час, целый день, по всем каналам. Нам нужно, чтобы пришли только те, кто уже умирает от любви, и как можно меньше новых! Ясно? Среди них непременно окажется тот, кто тебя сглазил.
– Ясно! – сказала Ната.
Она отвернулась от суккуба и внезапно обнаружила рядом Даф.
– Чего тебе надо, светлая? Вас Арей ждет! Не торчите здесь! – закричала она, спеша втолкнуть Мефа и Дафну в кабинет к Арею. При этом она упорно поворачивалась к ним только одной половиной лица.
Арей сидел, откинувшись в глубоком кресле, и что-то диктовал Улите. Насколько Меф понял, или объяснительную записку, или письмо Лигулу.
– С новой строки… Да, у нас выбраковка эйдосов куда больше, чем в Европе. Да, планы мы заваливаем. Но зато и ярких эйдосов у нас на порядок больше. Нет, Россию надо губить гордыней, но никак не потребительством… Точка. Подпись.
Диктующий Арей был окутан сумеречным облаком. Это облако и было истинным мраком и управляло помыслами мечника. Меф его не различал, зато Даф отлично видела. Когда они вошли, Арей даже не взглянул на них, зато облако, выбросив щупальце, потянулось к Мефу. Даф незаметно выдвинулась вперед, заслонив его. Щупальце коснулось ее и поспешно отдернулось.
Арей поднял голову. Его тяжелый, испытующий взгляд скользнул по лицу Мефа и застыл. Дафне чудилось, будто то хорошее, что было в Арее изначально, по праву творения – ибо и языческие боги, пока не пали от гордыни, являлись творением света – пытается пробиться сквозь плотный, давящий слой мрака. Пытается, но не может. Лишь волны ходят по чавкающему болоту.
Напротив Арея на стуле сидела Улита. По ее лицу континентами и материками бродил румянец. Улита никогда не краснела целиком, но всегда пятнами.
– Привет! Страдаешь? – зачем-то спросил Меф.
Спросил не подумав, сбитый с толку настойчивым взглядом Арея. Вопрос был в меру невинным, однако Улита, напряженная как струна, взорвалась.
– Типун тебе на язык! – рявкнула она.