Светлые крылья для темного стража - Страница 27

– Не загораживай монитор, плиз! Ты не стеклянная! – с досадой произнес морок.

Валькирия-одиночка не ответила, и призрак принялся монотонно долбить фразу через равные промежутки времени с одной и той же интонацией. В другое время эта очевидная недоработка бросилась бы Ирке в глаза, но не теперь.

Ирка рывком встала. Кресло откатилось, однако морок, не смущаясь такой мелочью, самодостаточно пялился в монитор, зависнув в воздухе. Лишь минуту спустя он спохватился, что что-то не в порядке, и театрально опрокинулся на пол.

Кикимор стоял рядом и мял бугристый нос нежно-лимонного цвета. В выпуклых глазах – меланхолическая русалочья грусть.

– «Взбунтуется грустной девы копье!» Помните, Ламина намекала что-то про копье, хозяйка? – спросил он.

* * *

Ирка наскоро навела порядок в комнате, торопливо оглянулась на застывший у компьютера морок и перенеслась в «Приют валькирий». Было часа четыре. День, спокойно зрея, медленно клонился к вечеру. Было жарко и безветренно. Мир казался застывшей фотографией.

– Пора! – сказала себе Ирка.

Машинально сделав несколько шагов, она протянула руку и представила копье. Обычно копье появлялось сразу, вместе с первой мыслью о нем. Обычно, но не теперь. Валькирия-одиночка с недоумением уставилась на пустую ладонь.

«Не получилось!» – поняла она.

Остановилась. Облизала пересохшие губы. Провела ладонью по лицу. Ладонь была жесткая, немного шершавая. Когда каждый день приходится взбираться по канату, мозоли неизбежны.

Ирка закрыла глаза. Сосредоточилась. Поняла: сейчас или никогда.

– Копье! – произнесла она негромко, но четко, вытягивая его из небытия.

На этот раз копье не стало упрямиться и явилось на ее зов, но лежало в руке как чужое. Ирка ощущала его вялую равнодушную тяжесть. Ей казалось, она держит в руке палку от швабры, а не знакомое до последней царапины родное древко.

Нервничая, Ирка спустилась на поляну и метнула копье, целясь в сухую сосну. Сосна стояла далеко и отсюда, от «Приюта», казалась не крупнее большого пальца. Прежде валькирия легко попала бы в цель, однако теперь до сосны копье так и не долетело. Оно упало почти у ног Ирки, неглубоко вонзилось, но сразу же с комом земли завалилось набок.

Еще дважды валькирия-одиночка повторила бросок, и оба раза результат был точно такой же. Ирке чудилось, будто она метает не разящее оружие света, а старую лопату. Она не смогла бы попасть не только в далекую сосну, но даже в валявшуюся в десяти шагах ржавую банку. После броска в банку копье даже не пожелало вернуться к Ирке. Пришлось идти за ним самой.

Копье валялось в траве шагах в полутора от банки. Наклоняясь за ним, Ирка неожиданно ощутила, что у нее заныла спина. Заныла в том же месте, где и раньше, когда она была на коляске. Знакомая, тупая и плоская боль вгрызлась в нее злыми зубами.

Ирка опустилась на траву и, поджав ноги, уткнулась в нее лбом. Так было немного легче. Боль уходила, отодвигалась. Антигон подбежал и, присев, вопросительно уставился на нее.

– Что случилось, мерзкая хозяйка?

– Я перестаю быть валькирией! – услышал он испуганный шепот.

Шепот перешел в рыдания. Ирка осознала истину уже после того, как ее высказала.

Она не помнила, как снова оказалась в «Приюте валькирий». Вообще непонятно, как Антигон дотащил ее да еще и поднял по канату. Вновь Ирка обрела способность целостно воспринимать реальность, когда, оставив ее в вагончике, Антигон отправился на луг искать копье.

Валькирия-одиночка лежала на спине, боль в которой пока прекратилась, и смотрела на застывшие капли смолы на потолке.

«Почему? За что?» – думала Ирка беспомощно.

Без копья она легкая добыча для любого стража мрака. Да что там для стража? Даже заурядные комиссионеры теперь смогут вертеться вокруг, глумиться, а ей нечем будет прогнать их. Она утратила связь со своим грозным оружием, внушающим ужас мраку.

В глазах все плыло от слез. Капли смолы на дощатом потолке размазывались, и Ирке внезапно показалось, что они похожи на женское лицо. Тонкое, спокойное, одухотворенное, но с затаенной болью в глазах. Женщина смотрела на Ирку так, будто видела не только ее тело, но и душу. Уже один взгляд ее исцелял. Ирка боялась моргнуть, опасаясь, что лицо исчезнет. Так и лежала с широко распахнутыми глазами, в которых стояли слезы.

А потом стали приходить мысли – ясные, неожиданно четкие. Валькирия чувствовала, что это мысли той женщины, которые облекает в слова сознание самой Ирки.

Человек не может служить свету просто так, вскользь, будто ходит на нелюбимую работу. Послужил чуток добру, поковырял в пупке, снова послужил добру, покушал сметанки и залег на диванчик, подумав мимолетно, что утром надо не забыть полчасика послужить добру. Служить свету тяжело и больно. Нет служения там, где нет постоянной победы над собой. Она, Ирка, совсем забыла это правило. Стала воспринимать свои преимущества не как награду, а как нечто должное. И вот результат. Копье не признает ее. Возвращаются старые боли. Что ждет ее завтра? Послезавтра?

– Но я же, в общем, неплохая, – робко сказала Ирка.

– Быть неплохой и быть действительно светлой разные вещи. Неплохой человек – это человек ситуативно хороший. Он согласен быть добрым, если ему все дают. Кормят, не злят, все покупают, не наступают на любимые мозоли. В этом случае он согласен быть хорошим и не бить ближнего своего носом об стол. Это не добро. Это отретушированное зло. Как же далеко от этого состояния до истинного добра! – поправил ее внутренний голос.

– Я не такая, – осторожно возразила Ирка.