Убедившись, что Лексевна находится в «спящем режиме», Ирка попыталась тихо уйти, но тут старуха разомкнула глаза и четко произнесла:
– А здороваться кто будет?
– Здравствуйте! – торопливо выпалила Ирка и, испытывая необходимость из вежливости добавить что-нибудь еще, спросила: – А вы с Бабаней видитесь?
Старушка с усилием вынырнула из потустороннего мира.
– Бабаня? Кто такая?
– Бабушка Аня. Моя бабушка, – на всякий случай расшифровала Ирка.
В Лексеевне что-то мучительно заскрипело.
– Она жива, да?
– Жива, – ответила Ирка, удивленная тем, что Лексевна, живущая с Бабаней в одном подъезде, этого не знает.
– А-а-а… И как она себя чувствует, не болеет?
– Прекрасно чувствует. Лучше не бывает, – сердито заверила Ирка.
Лексевна разочарованно нахохлилась. Валькирия-одиночка поспешно попрощалась и стала отступать в подъезд. Она подумала, что у бабки есть спортивный интерес – пережить всех. Голос старухи, непривычно сильный, резкий и громкий, нагнал ее через две ступеньки.
– А внучка-то у ей померла!
Ирка испуганно обернулась. Кому как не ей было знать, что внучка у Бабани всего одна.
– Какая внучка? – все же спросила она.
– Ясно какая. Иринка, – пристально глядя ей в лицо, произнесла Лексевна.
Ирка нервно сглотнула слюну. Прежде самым невероятным – почти мистическим свойством Лексевны было то, что она всегда опознавала Ирку-валькирию в прежней «колясочной» Ирке, прекрасно накладывала их одну на другую. При этом с Лексевной не происходило ровным счетом ничего ужасного. Должно быть, сознание старухи находилось в глубокой дремоте. Она уже видела вечность и не отвлекалась на пеструю, мало что значащую суету внешнего мира.
– Так значит, умерла? – повторила Ирка.
– Вчерась хоронили, – упрямо повторила Лексевна. Глаза у старухи горели, как у совы, на которую направили свет фонаря.
Ирке стало жутко. Ей вдруг вообразилось, что, может, она действительно умерла и просто об этом не подозревает? Рисуя картины одна кошмарнее другой, Ирка взлетела по лестнице. Торопливо вставила ключ и, даже не проверив, дома ли Бабаня, вломилась в коридор. У комнаты Ирка на секунду застыла, набираясь храбрости, толкнула дверь и тотчас увидела саму себя.
Точнее, себя такую, какой она могла бы быть.
Грустная, с торчащими, как вороньи крылья, лопатками, с располневшим лицом, она сидела перед компьютером. Ну не смешно ли, что тело – гадкое, нелепое, комичное тело – может быть клеткой для духа? Не потому ли некоторые выносят из дома все зеркала, чтобы вид собственной клетки не угнетал их? Внешне с мороком все было в порядке. Спина не просвечивала, да и на коляске под призраком ничего не лежало. А то один раз случилось, что морок преспокойно сидел в метровой стопке книг, доходившей ему до шеи. Хорошо еще, что Антигон обнаружил это раньше Бабани.
На подоконнике выстроился обычный бастион из коробок с лекарствами. К процессору пластилином был прилеплен составленный Бабаней список, что и в какой последовательности принимать. Выщелкивать из пачек необходимое число таблеток и топить их в унитазе было обязанностью Антигона, с которой он худо-бедно справлялся. Правда, у Ирки были основания подозревать, что таблетки исчезают не в «большом белом друге», а в собственном грушевидном животе кикимора.
Ирка придирчиво оглядела морок, уставившийся на экран с такой маньячностью, словно душа его, оторванная от тела, пребывала где-то там, в сети. Порой Ирке казалось, что вследствие дефекта магии морок сознательно выбирает сайты, которые грузятся долго, как вагон чугунных болванок. Собственный компьютер уже не вызывал у Ирки восторга. Его давно было пора менять. Эта техника не просто морально устарела. Она появилась вообще до возникновения всякой морали.
Параллельно Ирке вздумалось посмотреть, куда ходит в сети ее двойник. В результате она влипла в форум ролевиков и зачиталась. Пока она читала, морок терпеливо шмыгал носом, натянуто улыбался и культурно злился, как злится всякий воспитанный человек, которого пытаются отогнать от собственного компьютера.
Желая окончательно убедиться, что морок не поврежден, Ирка задала ему несколько вопросов и испытала то необоснованное раздражение, которое наваливается на всякого человека, когда он слышит со стороны или в записи свой голос.
Ирке захотелось пить, и она пошла на кухню. Через минуту туда же влетел кикимор и молча потянул ее за руку.
– Тебе чего? – спросила Ирка.
Антигон не ответил, лишь вновь назойливо дернул ее за руку. Ирка расплескала воду.
– Я тебя убью, если не отстанешь! Насмерть зацелую и защекочу, что тебе заведомо не понравится! – пригрозила она, но все же пошла за кикимором.
То, что валькирия увидела, заставило ее застыть на пороге. Морок, совсем недавно оставленный на кресле, парил в воздухе посреди комнаты. Что-то в мороке неуловимо переменилось. В глазах сияла мудрая вечность.
– Вот! – крикнул Антигон. – Это началось сразу, как вы ушли, хозяйка!
Ощутив присутствие Ирки, морок медленно повернулся к ней и чужим, незнакомым, навеки отпечатывающимся в памяти голосом произнес:
Пять веков прозвенят как стекло.
Взбунтуется грустной девы копье.
Стрела пропоет в сыреющей ночи.
У первой из лучших закроются очи.
Враг мрака – свету не всегда друг.
Ножки подгнившего трона не выдержат двух.
Лист старый былое пробудит искушенье.
Завещано иному Тартаром владенье.
Морок договорил последнюю фразу, вздрогнул, и вечность ушла из его прозрачных глаз. Он вновь оказался в кресле и, повернувшись к монитору, стал озабоченно крутить колесико мыши. Ирка почувствовала, что у нее закружилась голова. Она тяжело опустилась на коляску, сквозь покрытые пледом колени призрака ощутив, как знакомо спружинили колеса.